– Не знаю, мам, – ответила Мэри Кэтрин.

– Ты не знаешь? Сколько ж их было?! – спросил отец.

– Ни одного.

– Что ты несешь? – возмутился отец.

– У меня еще не было секса.

– Как же тебя угораздило забеременеть?!

Мэри Кэтрин не выдержала его взгляда. Замешательство, как сцепленные пальцы, сдержало ярость.

– Не знаю. Говорю же. Я не знаю, что происходит.

– Признавайся: кто отец?

Мэри Кэтрин повернулась к матери.

– Отца нет. Я же сказала. Не понимаю, что я сделала. Мама, прошу, хоть ты мне помоги.

– Успокойся, милая. Ты не обязана никого выгораживать. Просто назови отца – вот и все, – мягко сказала мать.

– Мам… ну нет отца. Это непорочное зачатие.

От отцовской пощечины Мэри Кэтрин едва устояла на ногах.

– Не смей богохульствовать! С кем ты переспала?

– Да ни с кем, папа, – вскричала она.

– Кто отец?

– Я – девственница.

– МЭРИ КЭТРИН! КТО ЭТОТ ГАДЕНЫШ?!

Мэри Кэтрин напряглась, однако второй пощечины не последовало. Отец уничтожил ее презрительным взглядом и, кипя, выскочил в коридор. Мэри Кэтрин бросилась на грудь к матери и так горько разрыдалась, что не сразу поняла страшное.

Мать даже не обняла ее.

– Мама? Ты меня простишь? – спросила она.

Ища поддержки, она заглянула в лицо матери. Но мать даже не могла на нее смотреть.

– Только Господь Бог сможет тебя простить, – сказала она.

До конца дня Мэри Кэтрин пережила бы отцовскую пощечину. Но материнское отторжение она пережить не могла. Через несколько мгновений ее отец вернулся с каким-то незнакомым ей врачом.

– Здравствуй, Мэри Кэтрин. Я – доктор Грин, – сказал он. – Мы введем тебе легкое снотворное.

Он взглядом подозвал медсестру, которая тут же приготовила ватный тампон, смоченный каким-то антисептиком.

– Чтобы облегчить тебе перемещение, – пояснил доктор Грин.

– Куда? – спросила она. – Я могу ехать домой?

– Нет. Ты еще какое-то время побудешь у нас.

– Папа, что происходит?

Отец отводил глаза.

– Мама?

Ее мать молчала. В следующую минуту Мэри Кэтрин поняла: все считают ее сумасшедшей. Она стала вырываться, но из коридора тут же ворвались санитары.

– Мама, умоляю. Не разрешай им меня трогать.

– Тебе нужна помощь, милая, – сказала мать.

– Мама, это непорочное зачатие. Я всю жизнь слышу от тебя эту историю.

Ее скрутили санитары. Мэри Кэтрин дернулась назад, чтобы вырваться, но у нее не хватило сил.

– НЕТ! – завопила она. – УМОЛЯЮ!

Врач снял капельницу.

– Я НЕ ЛГУ! КЛЯНУСЬ СВОЕЙ ДУШОЙ! ПОВЕРЬТЕ! ГРЯДЕТ ЧТО-ТО СТРАШНОЕ!

Ей в руку вонзилась игла шприца. Через несколько секунд Мэри Кэтрин обмякла от снотворного, но, прежде чем провалиться в сон, посмотрела на мать.

– Мама, – ровным тоном сказала она. – Не отдавай меня им.

Когда санитары выволакивали Мэри Кэтрин из палаты, она успела заметить, что мать отвернулась.

– Тебе нужна помощь, Мэри Кэтрин, – сказал врач. – Час настал.

Миссис Хендерсон домчалась на машине шерифа до начальной школы. Рацию она выключать не стала, чтобы не прозевать погоню. Но никого не засекла. И вообще с того самого момента, когда миссис Хендерсон сбежала из полиции, бросив шерифа и его помощников истекать кровью хоть до самой смерти, она слышала только радиомолчание. Сперва это настораживало. Но потом она возликовала. Поняла, что работу свою выполнила на совесть. По крайней мере, основную часть.

Полиция города Милл-Гроув была уничтожена.

Машину шерифа миссис Хендерсон оставила на своем обычном парковочном месте у начальной школы. С игровой площадки проводила глазами закат солнца. До чего же красивое солнце. Солнышко. Сынок, которого так и не подарил ей мистер Хендерсон. Все талдычил: это ее вина; хотя врач после обследования заверил, что у нее с этим делом все в порядке. Может, ее муженьку тоже стоило провериться? Куда там! Он был слишком занят – не пропускал ни одной юбки. Господи, да она бы дорого дала, чтобы еще разок полоснуть его ножом – пусть бы вечно мучился. А она бы всаживала в него нож еще и еще, целую вечность, и пусть бы кровь его текла ручьем по катальной горке на детской площадке. Вот прямо тут, мимо качелей.

Миссис Хендерсон заглянула в школьное окно. Коридоры были пусты. Двери заперты. Тогда она, вытянув руку, разбила кулаком окно библиотеки. Стекло изрезало ее пальцы, но она будто этого не заметила. Пока руки могут держать нож, все остальное – ерунда. Подтянувшись, миссис Хендерсон взобралась на подоконник и очутилась в библиотеке.

В камере она просидела всего ничего, но почему-то библиотека оказалась гораздо меньше размерами, чем ей помнилось. Маленькие парты и столики. Книжные полки закреплены чуть ниже обычного, чтобы маленькие ручонки дотянулись до больших слов. Выставка «художественных проектов», выполненных под руководством убогой пьянчужки миз Ласко. Отпечатки детских ладошек, которые обмакнули в краску, а потом превратили в миниатюрные изображения индеек, запекавшихся на День благодарения. Отпечаток руки Кристофера она узнала с первого взгляда.

Жаль, что с ним случится непоправимое.

Миссис Хендерсон взгромоздилась на свой рабочий стол, сдвинула одну из панелей подвесного потолка и вытащила элегантный кожаный чемоданчик. Она засунула его туда сразу после метели. Причем неожиданно для себя самой. Как ни странно, какой-то слабый голосок подсказал, что будет очень романтично припрятать небольшой чемоданчик в библиотеке на тот случай, если мистер Хендерсон когда-нибудь пожелает сделать ей сюрприз: позвать на выходные в загородную поездку.

Уже не одну неделю она воображала, как муж ей скажет: «Дорогая, хочу пригласить тебя в маленькую уютную гостиницу. В благодарность за то, что ты посвятила мне последние пятьдесят лет твоей жизни. Жаль, что у нас не собраны вещи».

А она ему ответит: «Ну почему же: собраны!»

И предъявит этот аккуратный чемоданчик. Муж придет в восторг от такой предусмотрительности. Он будет тронут заботой жены. И проникнется самой нежной любовью, когда увидит, как она все продумала за них обоих.

Одна смена одежды.

Два комплекта свежего нижнего белья.

Одна пара походных ботинок.

И конечно же, кухонный нож, клейкая лента, веревка, застежки-молнии, катушка ниток, дюжина швейных игл и моток черной шерсти, купленной на фабричной распродаже.